Подземный каторжник по первому не желал человеческим, тиранил гостя непонятными тела и пещерного устройства, совокупляя в маловразумительную постановку, что отрадно, Гримо не гнал, явственно передать, хотя живой манекен пока ни о чём не успел. Из темноты свода опущены переплетения ремней, верёвок и железных, подземный, выглядел блекло, из-за отсутствия свиданий с солнечным, с лихостью гармониста-виртуоза, от игры из тоннелей бочки, перебирая ногами к иным ремням и дёргал, в ответ вагонетки с манекенами, бочками, в вагонетки пихтами, выкаблучивался перед как только, после всякого движения смотрел на с веским призывом понять, поняв, сообщить, тем прекратить старания, воздать трудам, Гримо мало что, кроме, понимать должен. Силы или терпение неутомимого заключённого, тяжело дыша, предварительно из пещеры все вагонетки и бочки, перед очагом на рельсы, мирковать, как разжечь, не предпринимая множества усилий, охота предпринимать, как, далеко отпала. Ну чего тебе имается, свинодырый? – наконец подземный, ряд серебряных либо свинцовых, хорошо слюной и губами, поёрзывая спрятанной до вдоль рельс костровой в мёртвом очаге. Случайно в баки, чалился с большей обыденностью при тех славных, когда здесь железноклюв из-за двери в вечный декабрь (при слове охотно хмыкнул) как-то там Лунин. Это то есть когда? – хитро. С 41-го по 45-й, не прикидывайся антихронометром, учти, я считаю как бог. Девятнадцать пудов свинца на три с четвертью рудосеребра, сколько платины? Ладно. Стало быть по декабрю свистишь с запозданием? Отец таскался в общества когда надо. А потом блёвоумилялся на всю Россию по этапу? Ещё до такого уложеносучества не докатились, семилетнего на каторгу, бабу на самовар. Каторжник на так и подле стены Гримо с, самым дав, за какое-то, сколько-нибудь, слышит оригинальное, хоть не отдающее жаждой побега, серебра и террора. Отчего ж тебе только Лунин засвербел с того, здесь и другие зелёноабажурили. Да потому что не надо думать, что такой хитрожопый и никто не захочет копаться в намёках, я только для того и рождён. Ладно, не заставлять же и тебя. На его счёт подозрения такого, не просто так сюда, не просто съёживал лёгкие в рудниках и жил на минерало-каторге, что-то такое декабрил, искал, под землёй, как всякий порядочный латентный масон, многовероятно, убили из-за. Балдошьи речи, кто нашептал нашептать? Гримо как, старательно цепочку, архивариуса за свои, не из-за, умнее, краткости изложения. На судилове своём бы так пел, мож акатуйкурорт и стороной, а, так ты ж за уликами. Сейчас нужно несколько как застенчивые твари. А что с этим не сбежал, хитромудрым? Может оттого и не сбежал. Так ты знал, что он тебе побег строполит и оттого ил со дна? Как будто знал. Всё, имай про своего пенитенциаркатолика. В отношении чего рыл железа̀ми? Декабродекрет декабросознания, явно прям всем такой занадобиться не. Так и коллеги по благоденствию тоже шебуршили? Народ ушлый. Ты таким узколобым бакланом не, знал, за двадцать до тех двадцати, что ты знать хочешь, на Зерентуе то же самое и там не один искатель, как Михон, а много и когда из могилы свет ударил, никто уже в неё в спину пихнуть не смог, а они сказать друг другу в ухо «бунт» и на другой собраться на площади очень, массовый по валежнику, но предали. Был там такой левенштернозакладчик Сухинов, после стука во все калитки третьего ещё дали чем-то таким руководить и был там такой безликий Бочаров, сумел на тайголыжи на некоторое, балдоший профсоюз одно скрутил, но то, что надо, кому надо, через семь заборов рекорднул. А кого не намаслинили, тех в Петровский завод, декабрист декабриста видит издалека, больше одного уже шашни. В бошках-то дворянская смекаловка, вдолбленные перед глазами восстают по первому, хочешь по инженерному, хочешь по раставосить анкер к квазианкеру, в отличие от уголовных и офицеров тоже, всех этих казематных старост тоже. Однако соображение не соображение, а в цех, где железо плескалось мимо форм, декабристов не пускать тумкалки ржавохватало. Но мало против, если б хоть по два репродукцию с Сенатской на собственных, а так даже Бестужев и Торсон, как машину в цеху сделать грудой, а обратно жизнь в сочленения только они и, хотели сперва десятисаженный ключ и облегчённую кувалду, но сам. И что ж они там кроме риска без пальцев обрели? Починили машину, это ж заговор не на поверхности. Гримо с непониманием на. По ходу уж слишком не на, я, конечно, и затевали-то всё не для отмены крепостного, но чтоб так глубоко. Некоторое молчал, глядя на. Ты же каторжный нососуй с прихватками собственного, проскрипи уж с точки милости. С такой Гримо на затруднение не. А, ясен хер, Бочаров-Дятлов засунул под паровую эгиду, что передал во время между ёлок, а мой Лунин-душка потом здесь. Версия два. Обдать солярой предмет X, сразу три династии того, пороху огня. Усмехнулся. Ну ты и падчерица, а про стык под снежными лапами запамятовал? Сам бакланил, передали, хрусты для отвода, невообразимо нужное для невообразимоимания во все стороны. Гримо кивнул. Ну так я тебя просвещу, раз так индуктодушевно разбазарились. Когда уже в виде декаброжмура шманали, знаешь что к паукам прилипло? Риторический? Лупово на дужках. Сколько диоптрий? Толще чем твой между, хоть мог вязать узоры. Возможно настропалён на аккомодацию сусликов? Я в один уверился, ищет пистоли с Аю-Даг, шмалять категориями дворцов как целей. Есть мнение, в виде голов каких-то там далёких от действительности, потому и лишись, ну вот эти головы и могут вскормить все мыслимые и не, что только таким господам как этот Лунин, все эти Бочаровы и Торсены, и Пестели с Апостолами хотели вскормить. И во всех каторгах и крепостях где они перестукивались клювами через окаменевший мох, искали сморщенные или сведенья о сморщенных, а усач-в-рассмотрении уверил всех и сам себя, что умнее других и удачливее во сто. По тону закралась. Ясен закралась. Очки ему на что, чтоб головы разглядеть с трёх тысяч вёрст? Не томи, подземелье, всё равно уже почти все рассекреты выпростал на голову. Головы не богов а селёдки, соображаешь, главное во что завёрнуты, а в таком разрезе могут нарисоваться и декаброзакорючки, как всё лучше спроворить. Ну и что за писулина? Хрена с два я слухораспространителем прослыву, тем паче, это не мои нарисованные. Сам вникай, на проплешине ещё долго кандалами ручкаться. Ну а кто его бывалого порешил средь горного округа? Кто ж ещё. Гримо не то, отшатнулся, однако несколько, самому, побледнел. Слишком громко киркой по ночам стучал мимо свинца? Окончено, падчерица, окончено. Так ты до или после ниже уровня моря закантовался? Думаешь я из-за одного железноклювого, пусть и такого, который всех прочих железноклювых и их бедных жён обскакал, стану что-то там изменять в своей жизни? Я и до него вполне существовал. Существовал, проносилось в у Гримо, существовал. Шёл по штольне с низким, направил подземный, в сжатых выражениях обратно на каторгу, строго не уходил. Штольня и впрямь, через долгое, к вбитым в породу стальным наружу половина, относительно для. Так довольно, одна лампа с тусклым к поясу, прочие каторжнику, ловко с, из двух масляных, факела и карликовой пихты оккупацию всех акатуйских шахт, столь, в те три дня и больше ни один офицер, казематный староста, так, поднимаясь по вбитым весьма, весьма света от привешенной к, однажды уткнулся (от страха подобного движения и излишне) в железную, тонкую для заградительной или люка, тихо задребезжала. В наиболее на обручах (под один локоть, в ту же лампу (как при описании подземных никак не без постоянного толка ламп и факелов), светить близ) свободной толкать лист, силясь с тяжестью, запах лесной ночи, сдобренный недовольством сопок. Привлечения в дело плеча, нескольких опаснейшей балансировки, сумел откинуть, вылезти. С большим изумлением, из могилы Лунина. В каторге 6 лет, летом 1871-го в Солькурск. Между позабытые на батолиты и предводительница, в то много заседали, приуготовляя загадочную для ответственных секретарей помощь Трансваалю, изрядно за чтением газет, сообщалось много любопытного, например, московские власти освобождают арестованных с шумом, несправедливо, единственно по злому двух нанятых в помощь Третьему, анонимны. Один из, опасаясь новых уловок и преследования, сказал, сам выроет из каземата, потребовав, раз отпускают, кирку, заступ, карту подземных под Москвой в области Тюремного. Другой, ещё больший сумасход, улетит на драконе, для чего на самую высокую замка, время от времени свистел образом, считал приманивающим. Тюремный замок, в это большинство из арестованных по делу литературного, тогда едва не в самое посещаемое Москвы, стены у Арсенальной, приходилось приманивать, в то у ворот Тюремного и вокруг толклись без всяких, способы исхода арестантов на волю. Репортёры про всё, видно внутри свой алчный, прознали и про, рыл подземный, соединиться с системой старых. Другой, невнятно доводы, велел натянуть от той же (именно Пугачёвской), ожидался дракон, к кресту Покровского, едва ниже башни, может самую, дать блок с ручками для совершения, позволит миновать цепкие арестных команд и их. Другой велел спустить из окна коридора между корпусов верёвочную, один раз в три спускал переодетого в себя манекена, не схватят внизу все НО и прочие изуверы. Другой, так же весьма собственным арестом, допросом и содержанием в Тюремном обезопасить от каких со стороны следствия, государственного, так и стороннего, теперь всеми едва не вредным для интересов империи, подтасовывающего улики и выводы, значительно превысившее данные, вот анонимный арестант, Лжедмитрий I не братом Лжедмитрия II, микуловский ребе, переменить внешность (в контексте вышесказанного уничтожение пейсов, нанесение раны уду, законный взять под многие снабжённые мазями), в стоящем подле замка Покровском в православную (крещение настоятель Андроника, как представитель перехватившей инициативу стороны (таким плавный переход от изложенного в газетах, читает комитет Трансвааля к действительности). Таким ребе справедливо, говорившим с сыщикам никак узнать, если и, проницательны, точно никак не причастность обновлённой личности к под арест ребе, паче, из тюрьмы совершенно с подписанием всех надобных. Одним из немногих, не утаивал личность, Влияние Могильный, не преминул приять на случай, освобождение арестантов не что иное, уловка руководителей следствия, Влияние счёл оборотистыми в вызнавании правды. Религиозный мыслитель решил всеобщую локальную, среди замка, заключённых и толпившихся под, встречалось репортёров, по случаю, не много ни мало, второго Христа. Чувством вины властей, следствие, потаканием помянутых прихотям арестантов, раздобыл монгольфьер, соорудил Христа из последователей своих, отобрав верёвочную у отправителя на волю манекенов, отбелил верёвки, сливались с воздусями, предварив пришествие объявлением репортёрам и народу, означенному пришествию отмашку приходить. Общий эффект подпортил воздушный, над замком низко, лестница произвела должное, самое, вокруг тюрьмы сильнейшая ажитация, людская и религиозная, добивался ускользнувший (подавивший в себе огромным воли желание возглавить волнение, вещать всем свои). Другой арестант (издательский стряпчий), как, всё-таки распространён о затеянном вероломстве, как один решили не дать свершиться, вовсе не освобождаться из под, внёс плату за постой в стенах тюремного за три, остался, ожидая последствий прочих товарищей по общему. После объявления миниатюрной амнистии никто не из Тюремного, крысы, поток арестантов не захлестнул Бутырскую, не беспорядочной через одноимённый с приставкой Камер-Коллежский, наученные горьким фигуранты дела осмотреться, возможность не дана в допросе, надо думать, соскучились по осмотрительности. Чего-то подобного и следовало, чего нельзя о предательстве государства. Другой арестант долгое ждал в окне второго, пока к замку не почтовая, когда, вскочил на крышу, на перекладных по почтовому до Одессы, на пароход (по привычке придерживаясь по преимуществу верхней палубы (сговор с заклинателем дракона, в случае угрозы вторичного мог подхватить)) до Парижа, следы теряются (возможно с этим бы легче, если к тому Александр свой прожект (не Панамский, о нет)). Другой себе увечье спины, способность ходить (глупое решение, учитывая, могло понадобиться удирать от, умное, учитывая, удирать из больницы всё-таки, более способы исторжения себя из почти все исчерпаны другими), вывезен из замка в сопровождении и на носилках. С неодолимой неотвратимостью аукцион. Закрытый, по английской. Участники повышают цену, покуда один, предложивший самую. Из четырёх обыкновенных, «подготовка», «осмотр аукционного товара», «торги», «исполнение аукционной сделки», в данном оставалось два, участники уведомлены и будут вторично. Подготовка и сами торги. По завершении победитель немедленно обладателем лота (единственного), факт последней цены не оспоренной более высокой исполнял аукционную. Негласный комитет помощи Трансваалю на самое ответственное. Предназначалось посетить девять мест, всякое в своём роде. Из участников не пожелали сообщить адреса жительства, на посторонней, не в правилах комитета (Герардина предпочитала навещать кого следовало навестить в месте обыкновенного расположения), на сей на сие закрыли.
